Но, может, я неправа — и ему как раз нужно, чтобы я приставала, теребила, почемучкала и зачемкала?
Не знаю… сужу по себе. Сама не люблю, когда меня с пристрастием расспрашивают о моих делах, хоть бы и спрашивал человек в принципе доброжелательный. Особенно не люблю делиться планами. Только сделанным, только свершённым. Фактами, не прожектами.
Но с Алёшей… сейчас, когда его так давно нет рядом, и я, чтобы немного заглушить тоску без него, разговариваю с ним обо всём, что идёт на ум, я поняла, что могу, что смогу жить с ним в состоянии этой откровенности, этого монолога… И опять ловлю себя на мысли, что оно неправильно. Почему монолог? А что же Алёша — только слушать? Нет, нет, нужен диалог. А если и монолог, то готовый в любое мгновение стать диалогом…
Но вообще — правильна ли она, эта душевная нагота? Даже в отношении с тем единственным, перед кем хочется быть — нагой… Не оттолкнёт ли это, не оскорбит ли это — его?
С одной стороны — любящий готов принять любимого по максимуму, так?
С другой стороны — этот любимый, который сам любящий — станет ли он по максимуму нагружать любимую душу не только радостями своими, но и сомнениями, метаниями, горечами?
А с третьей стороны — без откровенности, без обнажённости нет любви. Или рискуешь-доверяешь(ся) — принимаешь(ся) — и вы из двоих становитесь едины, или… вас так и будет один минус один…
Работа… забрала все силы… Кажется, эта человеческая боль никогда не кончится…
Только бы не передать Алёше в письме свою усталость.
Вот уже два месяца, как он в экспедиции, но у меня недавно вдруг пропало ощущение разлуки — настолько нежен и откровенен он в письмах, настолько постоянно я в мыслях о нём, постоянно во внутреннем общении с ним, даже во сне.
Верю, верю, что волны моих мыслей касаются его лучами солнца, ароматом цветов, свежим воздухом, пением птиц или просто — удачей. И совершенно точно знаю, что его мысли, обращённые ко мне — это непременно что-то такое, что радует меня, хоть бы и… особенной пикантностью шоколада, который вчера купила попробовать…
И продолжать так могу бесконечно, потому что живу — и всегда буду жить — в потоке золотисто-солнечных мыслей и переживаний моей с ним любви.
Это спасает. Это мой щит. Это мой меч, с которым я иду и иду на легионы человеческой боли и крушу её в прах. Люди уходят от меня светлые, чистые… а я возвращаюсь в наш дом, падаю на нашу постель и говорю ему: «Милый, я сумела… я принесла немножко счастья в этот мир».
И знаю — он меня слышит.
Осталось девятнадцать дней.
Жутко выгляжу, надо в салон.
Осталось восемнадцать дней.
Восстановила стрижку, как раз к его приезду будет естественный вид. Не люблю, когда сразу из-под ножниц — вся такая… ненатуральная. Надо взъерошиться, обрасти немножко. Но, конечно, не до такой степени, какой я ещё вчера затмевала всех окрестных кикимор.
С сегодняшнего дня строгий режим, никаких ночных бдений и рефлексий. Отсыпаться! И чтобы полноценный обед!
Десять дней. Я прибавила килограмм. Достижение. Не, правда, а то он будет себя винить, что уехал, а я тут в одиночестве голодом себя морила. А я просто нервничала. Всегда тощаю, когда мне дико нервно…
Восемь дней. Ещё немножко прибавки в весе. Очень хорошо. Где-то в какой-то статье прочитала однажды, что «обезжиренная женщина — не сосуд для новой жизни». А я очень, очень хочу стать таким сосудом…
Доченька, сыночек, вы там из своего неведомого далёка навейте вашему папе, как сильно я его жду. Как мне хочется скорее обнять его. А там и вас, наши солнышки.
Четыре дня.
Приехал!!!!!!!
Я беременна.
Может ли быть большее счастье?
Да. Беременна от него.